Ад праздничный и ежедневный. Сахалин.Инфо
29 марта 2024 Пятница, 00:56 SAKH
16+

Ад праздничный и ежедневный

Здравоохранение, Weekly, Общество, Южно-Сахалинск

Сезон работы в темпе пред- и постновогодней лихорадки у скорой помощи Южно-Сахалинска в самом разгаре. С момента старта праздничных корпоративов врачи, фельдшеры, медсестры, санитары и водители попали в самый эпицентр аврала: бесконечные звонки, висящие вызовы, среди которых традиционно до 60% так называемых пустых, травмированные дамы в нарядных платьях, граждане, отравленные алкоголем… В саму новогоднюю ночь скорую обычно вызывают для бабушек, у которых поднялось давление, и для праздных гуляк, стукнутых по голове бутылкой из-под шампанского или уснувших в сугробе. Ну а каникулы — время отравлений и прочих последствий возлияний, ставших дурной традицией.

"Почему так долго?", "Они там что, уснули что ли?" — эти вопросы, как мантру, нервно повторяют те, кто вызывает скорую. Наверняка почти у каждого найдется хоть одна неприятная история, связанная с "нерасторопностью" экстренной службы. Да, именно в кавычках, потому что пациенты и их родные, для которых минуты ожидания превращаются в часы, не видят обратной стороны медали. Корреспондент ИА Sakh.com провел день с диспетчерами и выездным персоналом, чтобы понять, почему южносахалинцы нередко сами виноваты в том, что скорая не всегда оправдывает свое название, и как вообще живет, чем дышит и на что надеется экстренная служба.

Главный враг — хронофаг

— Мне бы желудок с кишечником проверить. Что-то у меня с желудком и кишечником не так, — сидящий на расправленной кровати мужчина с голым торсом уже, наверное, в пятый раз повторяет эту фразу. В обшарпанном номере жарко. Вид у мужчины растерянный и подавленный, поведение адекватное. Но по мнению администратора гостиницы, вызвавшего скорую, постоялец — полный неадекват: ходит по коридорам в чем мать родила (завернувшись, правда, в простыню), сидит в таком виде возле батареи, пугает клиентов, постоянно жалуется на самочувствие.

— Говорят, вы тут натуризмом занимаетесь, — фельдшер Максим Заболотный раскладывает свой чемоданчик, достает тонометр.

— Чем? — равнодушно переспрашивает мужчина. — Ничем я не занимаюсь. Просто у меня один комплект одежды. Сдаю в стирку, в чем-то же надо ходить. К батарее хожу греться. В прежнем номере холодно было. Мне бы желудок с кишечником проверить. В частную поликлинику ходил, там дорого. Я не местный, парохода жду.

Давление в порядке, сахар — экспресс-анализ делается тут же — в пределах нормы, температуры нет. Пальпация указывает на обострившийся гастрит, но подтвердить диагноз можно только с помощью дополнительного обследования.

— Я есть не могу, — мужчина тревожно смотрит на фельдшера. — Как будто проглатываю, а желудок как-то раз — и опустится туда, вниз. Такое ощущение, как будто он порвется. И пустота в желудке. Боюсь есть, а вдруг что-то произойдет?

— Человеческий желудок растягивается. Не нагружая его, вы можете спокойно принять 200 граммов пищи, — успокаивает фельдшер.

От обезболивающего укола мужчина отказывается, а значит, скорой больше нечего тут делать. Максим еще раз советует пройти плановое обследование и собирается на выход.

— Порожняковый вызов, если называть все своими именами, — мы идем по коридору, спускаемся на первый этаж. — Экстренности никакой, скорая медпомощь ему не нужна. У него хроническое заболевание, скорее всего обострение. Диагноз могут поставить только в поликлинике после ряда анализов. 60-70 процентов у нас таких пустых вызовов. Пустота в желудке… Просто теряем время.

Хронофаг — пожиратель драгоценного времени скорой помощи — многолик. Здесь и пробки, и неправильно сообщенные данные об адресе, и многое другое, но в большинстве случаев — такие вот вызовы ни о чем.

На стойке регистрации администратор с гримасой легкой брезгливости на лице:

— Что вы, нам его оставите?

— А с чем его увозить? Он адекватен вполне.

— А то, что он голышом ходит по гостинице — это тоже адекватно?

— Я с ним общался, он в пространстве и времени ориентирован полностью. Показаний для госпитализации нет.

Этот случай — показательный. Как с пьяным или агрессивным родственником: часто в скорую звонят, чтобы только забрали, а не потому, что человеку нужна экстренная помощь.

Фонтан потребительского экстремизма

— Нет, не возьму. Не обижайтесь, вызов серьезный, — Влад Зверьков, молодой врач с усталым взглядом только и может сказать пару слов: торопится. К журналистам, сразу видно, относится скептически. К тому же не в настроении: сегодня приехал на помощь мужчине, лежащему на улице, а тот уже умер. Теперь едет на пробитую голову — с утра пораньше какому-то пьяному хорошенько дали бутылкой.

Диспетчеры советуют не обижаться: там кровища и еще неизвестно что, зачем нашей психике такие испытания. Приедет — расскажет.

Все диспетчеры, а правильнее сказать фельдшеры по приему и передаче вызовов имеют большой опыт выездной работы. Поменять шприцы и носилки на телефонные трубки, темные подъезды — на теплый кабинет их заставили разные причины, в основном, здоровье.

— Это не то чтобы неженская работа — нечеловеческая, — говорит Оксана Галкина. — Представьте, вас вызывают в пьяную компанию, где произошла поножовщина. А вы одна, потому что бригады неукомплектованы, врачи и фельдшеры работают по одному. Самое страшное было, когда вызвали констатировать смерть в барак на Анивской, а там оказался живой. Захожу, две комнаты. Лежит под одеялами. Открываю. Нашатырь или стекло — что-то я ему под нос подставила, а он как подпрыгнет!

Оксана принимает звонки три года, всего на скорой — 21 год. Говорит, с радостью ушла бы обратно "в поля".

— Я за 20 лет не написала ни одной объяснительной. А сидя здесь уже писателем стала, хоть книгу издавай. Жалоба приходит — надо отвечать. Постоянно оправдываешься. У нас всегда виноват тот, кто первый. В супермаркете — кассир, в ресторане — официант, а здесь — мы. Причем, уточняющие вопросы многими воспринимаются как потеря времени. Ну сказали же боль в груди — что непонятного, отправляйте скорее бригаду. Но диспетчеру нужно понять, отправлять БИТ или обычную бригаду. Перезвонить и уточнить не всегда получается, плюс не всегда отвечают.

Фельдшеры-диспетчеры — это просто находка для авторов сценариев остросюжетных фильмов. Один из них может рассказать, как на вызове его ударили кружкой по голове, другой — как иностранец избивал его в машине, третий — как в частном секторе отбивался от собаки, четвертый — о вызове в подвал к бомжу с опарышами на ноге… Но вряд ли можно сказать, что их нынешняя работа легче.

— Садисты, убийцы — нас так обзывают по телефону, — рассказывает Жанна Привалова, постоянно прерываясь для того, чтобы принять очередной вызов. — Проклинают, грозятся прийти и прибить. Вот звонит мне женщина, у нее истерика — ребенка ошпарили. Ребенок тоже кричит, отец кричит, услышать что-либо невозможно. Уже случилось, ну скажите четко и быстро координаты, ответьте на вопросы. Вместо этого она мне — ты че такая тупая? И на матах. В итоге бросает трубку — а у меня ни дома, ни квартиры. Сказали, что ошпарился ребенок 7 месяцев и все. Мы, конечно, перезвонили, уточнили, приехали. А бывает, что разговор начинают со слов — вы мою бабушку уже угробили, может, хоть сейчас приедете вовремя?

Жанна — не фельдшер, а медсестра по приему вызовов. На скорой недавно. Имея большой опыт работы в стационаре, думала, что знает медицину изнутри, но здесь ее ждало новое понимание.

— Раньше я точно так же вызывала скорую и точно так же полыхала праведным гневом, почему она так долго едет. А сейчас понимаю, что мы работаем зачастую на кого угодно, но только не на того, кому действительно нужна помощь.

Потребительский экстремизм — порезать палец и вызвать скорую, чтобы доехать до травмпункта. Или вызвать бригаду в час ночи, чтобы фельдшер посмотрел срок годности на бутыльке корвалола. Кажется, это из области анекдотов, врачебных баек, но с подобными случаями выездной персонал сталкивается не просто ежедневно, а с убивающей частотой.

Сказать определенно, представители какой социальной группы инфицированы потребительским экстремизмом, сложно. Тут и студенты, и депутаты, и кого только нет. Медики до сих пор вспоминают девушку с циститом, трижды за ночь вызывавшую скорую, и депутата Сахалинской областной думы, которая требовала бригаду, чтобы сбить давление 150, а в другой раз вызывала медиков к внучке с совершенно некритической температурой. Третий вызов тоже не был срочным.

— Конечно, к ней приехали, но не в первую очередь, — вспоминают диспетчеры. — Так она написала в министерство, и теперь нас долбают. Пишем объяснительные. Хотя повода никакого не было. Три жалобы — и ни одной экстренности. Если уж депутат не понимает, в каких случаях вызывать скорую, а в каких нет, что мы хотим от приезжих, например?

У многих мигрантов нет медицинских полисов, поэтому они набирают 03 даже тогда, когда просто заболело горло. Или сами приходят на станцию, целыми семьями, как в поликлинику. Это тоже отнимает много времени. А отказать никому нельзя.

Кстати, совсем недавно первый заместитель министра здравоохранения области Людмила Учаева говорила на очередном заседании — нужно больше работать с пациентами. Чтобы население знало первые симптомы, например, острого коронарного синдрома. Чтобы не гоняло скорую без веских оснований.

— К сожалению, у нас воспитание людей имеет большие пробелы, а это очень важно — чтобы население знало, по поводу чего нужно обращаться в скорую помощь, а по поводу чего нет. Эти знания должны пропагандироваться, — говорила Учаева.

Интересно, когда же мы увидим социальную ликбез-рекламу на экранах, билбордах, автобусах?..

— Нам помыться надо, — заглядывает Влад в окошко к диспетчеру. Уже вернулся.

— Кровь?

— Ага.

Слово "помыться" сигнализирует, что нашлась работа для санитаров. Перевозили бомжа или сильно травмированного с большой кровопотерей — после каждого такого случая салон скорой нужно отдраить до блеска и продезинфицировать.

— Хочешь посмотреть? — подмигивает санитар, с ведром и тряпкой собравшийся на выход.

— А вы зачем вообще здесь? — все еще настороженно интересуется Влад.

Объясняю, что была коллегия в областном минздраве, на которой министр Зубков сказал, что служебное жилье теперь будут предоставлять не только врачам скорой помощи, но и фельдшерам. Позвонила за комментариями главврачу скорой, а он предложил — зачем только про это писать, приходите, посмотрите, как мы вообще работаем.

— Если вы так сутки поездите с нами, даже меньше, ничего особо не увидите.

— Все равно какая-то картина складывается.

Влад молчит несколько секунд, потом говорит с сожалением:

— Надо было вас взять на бутылку. Приезжаю — там кровищи… "Я не поеду". Кровь из головы фонтаном, вокруг сгустки. Красотень. А ехать отказывается. Что ж я его, оставлю? Хорошо, там полиция была. Мы его силой скрутили, и я увез. Ему просто повезло, что выжил.

И после небольшой паузы:

— А знаете, почему нас так мало? Почему у нас никто работать не хочет?

Прокурор, Совесть и Господь Бог

— Что вы делаете?

— Смерти коллекционирую. Вот видите, уже две с утра.

Старший врач смены Юрий Иванович Патрин разбирает бумажки, на каждой из которых — предельно сжатая, закодированная в нескольких фразах информация о человеческой жизни, длящейся или уже завершившейся. Две бумажки отложены в сторону.

— У вас не возникает мысли поменять работу?

— Нет. Девять лет уже здесь. И жена у меня тут фельдшером. Тружусь да и тружусь. Хорошо там, где нас нет.

Старший врач смены не ездит на вызовы, его обязанность — дежурить на станции, чтобы вести документацию, контролировать работу выездных бригад, разруливать сложные ситуации и вести амбулаторный прием, на который часто приходят те, кто не хочет выстаивать очередь в поликлинике, или мигранты без полисов.

— Ну что, покатались? На ложный вызов съездили? — Юрий Иванович, кажется, единственный, у кого есть время поговорить не на бегу и не в перерывах между приемами звонков. — На каждую смену приходится 15-20 безрезультатных, ложных вызовов. Приезжаем, например, а там никого нет. Или пьяный сидит — прохожие к нему вызвали. Каждый 12-13 вызов — безрезультатный. А выяснить это в процессе приема звонка сложно.

— Может, нужно вести какую-то работу с населением, чтобы знали, когда вызывать скорую, а когда лучше ее не дергать?

— Мы людей прощаем. Они не медики, поэтому не знают. Ну случилась у них какая-то беда, вот и вызывают. Они же не знают, что у нас штат укомплектован менее чем наполовину. Из-за этого работаем по одному, вы уже убедились. По двое работают только БИТовцы. БИТ — бригада интенсивной терапии. В одиночку там никак нельзя. За весь день и часть ночи нам так и не удалось съездить на вызов с этими суровыми людьми. Им просто не до комментариев, что совершенно понятно.

— Почему не приходят люди? Официальная статистика говорит, что средняя зарплата врача скорой от 75 до 80 тысяч, фельдшера, медсестры — 61, водителя — 47. Звучит очень даже прилично. Конечно, статистика не учитывает, что это зарплата не на ставку, а вместе с совмещениями, другими доплатами…

— Приходят работать или за зарплатой, или за какими-то социальными благами. Помимо альтруизма, конечно. Ни того, ни другого здесь особо нет. Я вот получаю на ставку чуть больше 50 тысяч. Но иногда появляются новые люди. Некоторые увольняются, потом возвращаются. Из Владивостока недавно приехал врач. Когда был выпуск фельдшеров из медколледжа, им предлагали на скорую идти — нет, не хотят. Боятся трудностей. Хотят, чтоб им обещанные 80 тысяч в другом месте платили, где сухо, чисто и тепло. Вот сегодня 11 неполных бригад работают, а должно быть 19 полных. 170 вызовов в день в среднем. Сейчас в праздничные дни поликлиники работать не будут, будет по 300 в день.

— Тяжело здесь работать, поэтому не идут.

— Конечно, тяжело. Публика нерафинированная. Быдло, пьянь, наркоманы, ублюдки законченные, психически неуравновешенные — всякие попадаются. И не угадаешь, куда едешь. В больнице хорошо, там врачи сражаются на своей территории. А мы — на чужой. В стационаре, в поликлинике пациенты неконфликтные, как правило. А нам приходится погружаться еще и в социальные проблемы. Хамство, грубость, агрессия, глупость всякая. Тяжело.

— На вас не нападали?

— Нападали. Пьяные в основном. Мы медики, должны заниматься своей работой, а занимаемся иногда черт-те чем. Тяжелый труд. Неблагодарный ужасно. Сюда мало кто хочет идти. Единственный плюс — отработал сутки и два-три дня можешь отдыхать. А если бы был обычный график, как в офисе, здесь с такой психоэмоциональной нагрузкой никто не работал бы, ни за какие деньги. Да, в поликлинике спокойно, дедушки-бабушки вежливые…

— А может, и скучно уже было бы там работать?

— Может, и скучно.

— Драйва такого нет?

— Да дело не в драйве. Я тут никого не знаю, чтобы прямо наслаждались этим драйвом, адреналином… Это, наоборот, утомляет. Но мы обязаны оказать помощь, иначе над нами висит прокурор, совесть и Господь Бог.

Ад

В подсобном помещении, где хранится и стирается рабочая одежда, красивая девушка пришивает пуговицы к куртке с эмблемой скорой помощи. Ольга Авдеева, выездной фельдшер с десятилетним стажем. Пришла сюда сразу после окончания медколледжа.

— И вот как такую одну отправлять ночью к наркоманам? — главврач Евгений Печеник с сожалением смотрит на свою сотрудницу.

— Они здороваются со мной на улице, когда видят, — смеется Ольга.

— Кто они?

— Наркоманы. Узнают уже.

— Расскажите про самый страшный вызов.

— Самый страшный был на прошлой смене — умер человек. Сообщили, что спустился в машину в час ночи покурить и умер. 34 года. Курил спайс. Приехала реанимационная бригада — а он, оказывается, уже давно умер, трупные пятна… Не сразу скорую вызвали. А вообще все привычно уже. Здесь черствеешь. Когда дети умирают — вот это страшно. Когда помочь не можешь. Я заочно учусь на провизора, в дальнейшем хочу уйти отсюда, потому что работа адская. Если хотите увидеть ад, то только здесь. Мне кажется страшнее работы, чем на скорой помощи, нет.

В тесноте да в философии

На столешнице в кухне высадился фарфоровый десант. Столько немытых чашек не каждый день увидишь: большие, маленькие, полные остывшего чая, с неразмешанным сахаром… Чай, отчаявшийся дождаться хозяина.

Природа этого безумного, как в "Алисе в Стране Чудес", чаепития понятна: только врач наполняет кружку, как из динамиков тут же: "Десятка, десятка, на вызов!".

Влад только что в очередной раз вернулся на станцию, есть возможность перекусить. Это называется "свой". Свой маленький кусочек личного времени. "Отпустите на свой?" — такую фразу от каждого врача или фельдшера диспетчер, принимающий звонки, слышит максимум два раза за сутки. Два раза по полчаса, да и то если нет срочных вызовов, — вот все время, которое полагается на еду и отдых.

— Ну, что там?

Влад отвечает не сразу, интригует. Он ездил в сауну. Вызвавший скорую сообщил о травме половых органов у мужчины.

— Поскользнулся, ударился?

— Нет. Еще варианты?

Вообще ситуация довольно пикантная, не для печати. В народе такую неприятность называют перелом, в медицинской среде — разрыв. Но мы сейчас не про это, а про условия.

Комнат отдыха с кроватями на станции скорой помощи всего три, а по нормативам место, куда можно прилечь, должно быть у каждого врача или фельдшера, заступившего на смену.

Помещение для приема пищи маленькое. "Заправка" — комната пополнения медицинских запасов и оборудования — тоже весьма компактна, должна быть раза в три больше. Место для хранения медикаментов напоминает загашник. Зданию скорой помощи в 2016 году исполнится 70 лет. К сожалению, в связи с экономическими передрягами строительство нового здания в ближайшей перспективе под вопросом.

В кабинете главного врача Евгения Печеника тоже тесно, как и везде. Слушаем записи телефонных разговоров диспетчеров и тех, кто звонит попросить о помощи. Действительно, есть и маты, и хамство, и угрозы.

— И это не единичные случаи?

— Да вы что, это система. Любая локальная система, не только армия, — это слепок общества. Если общество потеряло все свои идеалы и нравственные ценности, если в обществе убили культуру, благородство и появился один культ — культ денег, о чем можно говорить? Недавно была статья на одном из сахалинских порталов с обвинениями в адрес нашего фельдшера. В данном случае мы не можем ни доказать, ни опровергнуть. Но хочется заметить — мы пожинаем то, что мы сами породили, не бывает другого. Если семья не воспитала своих сыновей и дочерей, как относиться к людям, кто сможет это сделать? Немного вот такой философии. Но вообще-то коллектив у нас прекрасный.

Прощайте, похороны денег на запчасти

Не помешало бы дополнительное пространство и в ремонтном боксе. Пока все бригады на выезде, механик гаража Сергей Васильев вместе с Евгением Печеником проводят для нас экскурсию. Что-то здесь на ремонте, что-то на списании, что-то на боевом дежурстве.

— Наша станция — единственная по ДФО и Сибири, которая смогла переоснаститься в плане транспорта за один год, — рассказывает главврач. — Вы же видели, на чем мы ездили буквально полтора года назад, — на ГАЗелях, на УАЗиках, которые постоянно ломались. Если брать суммарный ежедневный простой из-за ремонта, он достигал пяти часов в сутки. Иногда это были даже 7-10 часов в смену. Одна встала на полчаса, другая на два… Это говорило об изношенности парка. Мы постоянно тратили деньги на ремонт, на запчасти… На эти средства можно было ежегодно покупать новую машину. Мы хоронили деньги в запчасти, по-другому и не скажешь. Сейчас в нашем парке 25 машин, все новые. Машин, которые старше пяти лет, у нас теперь всего две, и то одна уже три года лежит после ДТП, не можем списать, вторая — тоже есть свои сложности. Но они в процессе списания. Все остальные — новые. Что касается медицинского оборудования, мы стали закупать заводские автомобили, оборудованные медтехникой. А раньше покупали "голые", потом сами их дооснащали. В общем, все есть, но кто этим будет пользоваться? Город растет, а престиж профессии врача и фельдшера скорой помощи — увы.

— Скорая помощь-снегоболотоход — такая машина в России одна, делалась чисто под наш заказ. Это наша звезда экрана, по Москве даже показывали, — Сергей Васильев проводит рукой по крепкому боку механического зверя. — А вот это вообще уникальная машина — снегоболотоход ГАЗ 34039. Она у нас по нацпроекту прошла еще в 2007 году. На ней только я езжу. Сюда специальные права нужны по линии Гостехнадзора, категория Е. На Курилы такая машина поставлена, в Охе тоже есть. Двоих можно транспортировать. Такие барханы мы на ней штурмовали! А вот абсолютно новая машина, но врачей нет, ездить некому. С водителями все в порядке, хотя еще летом не хватало. Водители у нас отличные: сами машины ремонтируют, носилки на вызовах носят...

Скорая помощь с пандусами для перевозки инвалидов — тоже уникальная, специально для Сахалина изготовленная модель.

А в этом углу в ожидании хорошей метели спит снегоход "Варяг". К нему цепляются сани, в которых беременная женщина в сопровождении циклонических вихрей проделывает незабываемый путь до роддома.

— 90% женщин рожают в метель, я не шучу. Как заметет — так срочно надо рожать, — добродушно ворчит главный механик. — Пока со снегом у нас не очень, но природа свое возьмет.

Недавно на скорой приобрели новую систему цифровой радиосвязи. Она пишет все разговоры врача с пациентом и позволяет контролировать, что происходит на выезде. При необходимости врач жмет тревожную кнопку, и ему на помощь мчится полиция. Но пока с этой системой есть сложности: вызовов много, нужно докупить зарядные устройства для автомобилей — садятся быстро.

Скорая и неотложная

— Вот вызов — у женщины на Пограничной пограничное состояние. Трясет ее, плачет, подробностей не говорит, разговаривать не хочет. Тут, по-вашему, нужна скорая помощь или неотложная? — уже вечер, и новая смена диспетчеров заступила на дежурство. Эстафету приняла Светлана Шамаева.

Для многих людей скорая и неотложная — синонимы, но не для работников скорой. Инфаркт, ДТП, ножевое или огнестрельное, кровотечение, падение с высоты, повешение и другие такие же серьезные случаи требуют скорой помощи, а все, что связано с ухудшением состояния, — неотложной. К "неотложникам" едут тогда, когда нет более срочных заявок. Все вызовы на мониторе, как на ладони, благодаря специальной программе. В России ей пользуются уже много лет, у нас — несколько месяцев. До этого всю информацию записывали вручную.

— Вот, смотрите, 42 года, боль в груди, в анамнезе — гипертоническая болезнь. БИТовскую бригаду отправим. 42 — это такой возраст, что может быть и инфаркт, и что угодно. Это вызов приоритетный. Носовое кровотечение — не срочно. Почечная колика — довольно-таки болезненно, поедем быстрее. Рвота, ребенку 2 месяца — естественно, сюда нужно ехать. К детям быстрее отправляем. Онкобольной — тоже всегда стараемся отправить бригаду быстрее. А вот сообщение — повышенное давление 120.

— Но это же норма.

— А человек считает, что повышенное. Сегодня у нас еще немного вызовов висит — 13. А иногда приходишь на смену, а у тебя висит 35 вызовов. Отбираем срочные — едем, отбираем срочные — едем. Вот и получается, что температура 38 висит с пяти вечера. Даже температуру 39 не трогаем, потому что ее можно сбить самостоятельно. В результате получаем крики, жалобы, угрозы, проклятия. Есть такие люди, которые звонят при температуре 37,6. Говоришь им — примите, пожалуйста, то-то и то-то. В ответ — я не понял, вы что, мне отказываете? Угрожают судом, прокуратурой, физической расправой. Это в порядке вещей.

А бывает и наоборот: скорая приезжает, а пациент упрямится. Фельдшеры до сих пор вспоминают бабушку с инфарктом, которая категорически отказывалась ехать в больницу, потому что ее кошечку некому будет кормить.

— Вот интересный вызов для вас. Икота. Влада отправляю. Поедете?

— Икота?..

Критерии нормальности

Уже стемнело. До дома общажного типа доехали быстро. Дверь открывает мужчина в трусах, вид у него измученный нарзаном.

— По какому поводу вызывали скорую?

— Икал, — пациент еле шевелит языком, почесывает пузо, шатается. — Икота — это страшная штука, полдня мучила.

— И что?

— Ну, на почве алкогольного опьянения икота. Сейчас уже прошла.

Честно говоря, в такой ситуации поражаешься выдержке врача. Выдавать свою неприязнь нельзя, сокрушаться о потерянном времени — тоже. Можно и нужно — произвести как можно быстрее стандартные процедуры и помчаться на следующий вызов. Максимум — напомнить о вреде алкоголя, что Влад и делает.

— Хорошо-хорошо, ничего не надо, помогайте людям нормальным, — напоминание включает у мужчины механизмы самозащиты. У алкоголиков их много: показное самобичевание, обидчивость…

— Поняли, куда время уходит? — Влад спускается по лестнице, смотря на часы. — Полчаса вместе с дорогой. А в это время кому-то нужна реальная помощь.

Мы едем еще на несколько вызовов — бабушкам плохо. Давление, головокружение, тахикардия. После мчимся на базу. Улица подмигивает сверкающими новогодними глазами. Мимо проносится еще одна карета скорой с включенной мигалкой.

Психолог Владимир Леви в одной из книг писал: "Признаюсь вам, за послеперестроечное десятилетие мои критерии "нормальности" и "благополучности" ребенка порядочно поскромнели: не дебил, не ярко выраженный шизофреник, не наркоман клинической степени, не участник преступной банды — лапочка, чего ж вам еще от него надо?"

Сидя в салоне скорой помощи, подскакивающей на дорожных ухабах, глядя в окно на празднично украшенный город, вдруг в один момент диагностируешь у себя странное резкое упрощение критериев благополучности жизни. Не при смерти, можешь шевелить руками, ногами и извилинами — чего же еще надо? Подумаешь, какая-то мечта не сбывается, в стране кризис, у сына тройка по английскому. Все поправимо, пока мы живы.

Ложка меда

Возвращаемся на станцию после очередного выезда с молодым приветливым фельдшером Юлией Грачевой. Уже кажется, что это место стало едва ли не родным, что целая маленькая жизнь тут прошла, а ведь объективно — совсем недолго пробыли. За полночь, но сонливостью здесь и не пахнет: вместо крепкого кофе диспетчеры литрами пьют горькую микстуру тревожных телефонных сообщений.

— Вы такого коллектива нигде не найдете, это я вам твердо говорю, — скромная, очень приятная фельдшер по приему вызовов — единственная из всех не захотела называть свое имя. — Без них скорая остановится. Вмиг решать, ставить диагноз, помогать... Понимать, что от тебя зависит все. У нас были такие случаи, что по дороге в больницу у пациента трижды останавливалось сердце, и трижды его "заводили". И довезли живого. В новогоднюю ночь. Очень сложная работа на скорой помощи. И все наши нюансы никого не волнуют.

— Но бывают же благодарности?

— Благодарят в основном в больнице тех, кто вылечил. А мы — мы же просто отвезли… Но есть, конечно, и благодарные люди. Одна женщина приходила к нам, засыпала нас цветами. Прямо по коридору ходила и разбрасывала цветы. Говорила спасибо. Еще одной, помню, в ресторане стало плохо, инфаркт. Потеряла сознание. Наша бригада оказала помощь, человек остался жив. Она приходила потом, благодарила прямо на пятиминутке. А как-то на Новый год в фойе у нас стояла медсестра в человеческий рост из воздушных шариков — мама принесла в благодарность за то, что спасли ее ребенка. Есть такие случаи, но их мало. Больше негатива. Мы выполняем свою работу и выполняем ее хорошо, но убедить в этом людей практически невозможно. Почему-то все вспоминают такие случаи, что грустно и обидно за скорую. А еще очень обидно и страшно, когда звонят и говорят — я проехал, там лежит человек. И улицы перепутывают. Машина съездила, никого не нашла, а человек так и лежит. Мы говорим, вернитесь, а в ответ — не могу, я уже в Корсакове. На моей памяти, не обмануться бы, только пара человек вернулась и посмотрела, что там с тем, кто лежит, жив ли…

Воспоминания и рассуждения прерывает — какой уже за сегодня? — телефонный звонок.

— Здравствуйте, скорая, Южно-Сахалинск.

UK

— Это не Украина, где вы видите Украину! Написано же — UK, значит, Юнайтед Кингмэн! А вы думаете, это Украина. Смешные вы.

Видимо, адепт сетевого маркетинга (и как его сюда ночью занесло?) имеет в виду United Kingdom — Соединенное Королевство Великобритании и Северной Ирландии. Но это неважно, все равно поймать покупателей на аромаудочку здесь не получится: только они, привлеченные запахами, найдут свободную минутку и подойдут к столу с флаконами, как тут же из динамиков раздается:

— Десятка на вызов, десятка!

В фойе пусто. Крышечку от бутылька задумчиво нюхает охранник, несущий ночное дежурство.

— Мужчина, вам какой аромат? Попробуйте, вот есть очень интересный…

На улице снова звучит сирена.

Фото Дениса Таушканова.

Новости по теме:
Подписаться на новости