Карафуто — японский Сахалин. Сахалин.Инфо
19 марта 2024 Вторник, 18:37 SAKH
16+

Карафуто — японский Сахалин

Туризм, Weekly, Поронайск, Невельск, Южно-Сахалинск

От автора

Данная статья не ставит целью отобразить историю южной части Сахалина в период японского губернаторства Карафуто (1905-1945 годов), тем более что по этому вопросу существует огромное количество работ, в том числе и в сети Интернет. С этой точки зрения статья не представляет ценности для специалистов, а также тех, кто глубоко интересуется данной тематикой. Нижеизложенный материал составлен на основании дневниковых записей, которые были сделаны автором в ходе поездки по югу Сахалина вместе с гражданином, вернее гражданкой Страны восходящего солнца. Автор просит прощения у читателя за политизированность материала, но таковы были условия, такова была обстановка, в которой проходило путешествие.

Поезд на север

На утреннем пригородном поезде мы с Асами-сан выезжаем на север, в холодный сахалинский город Поронайск. Стоит прекрасная для середины февраля погода. Утреннее солнце сверкает на снегу.

Асами-сан на Сахалине уже второй раз. Она приехала на остров вновь по прошествии двух лет. Признаться, если бы меня больше не было на Сахалине, она бы сюда не приехала: отправилась бы куда-нибудь в Индию или пересекла бы Россию по Транссибирской магистрали, что весьма популярно у японцев.

И вот мы мчимся с ней по южному Сахалину — бывшему Карафуто — на север.

Асами-сан впервые едет на русском поезде. Она в восторге: отопление вагона углем, специфический туалет, шумные пассажиры. И если орущий ребенок еще терпим (все мы были детьми), то громко разговаривающая по телефону женщина несносна, приходится делать ей замечание.

Асами-сан изучает русский язык и сейчас в дороге читает литературу на русском, которую дал я. Непрестанно ныряя в словарь, японская девушка-русистка разбирает отрывок из книги современного российского мыслителя, в котором дается описание состояния нынешнего российского социума; моменты, выраженные сложными грамматическими конструкциями русского языка, я ей помогаю понять. Со многим написанным Асами-сан согласна: реалии моей страны ей уже знакомы.

Я же читаю привезенные ею мне из Японии книгу "Бусидо" автора Нитобэ Инадзо и книгу изречений "Хагакурэ" ("Сокрытое в листве"), которая входит в состав "Кодекса Бусидо". С этим боевым настроем мы едем в холодный российский город Поронайск.

Я специально организовал эту ознакомительную поездку по Сахалину для своей японской подруги, которая со школьной поры очарована остатками эпохи Карафуто на острове.

Поронайск (бывший Сисука)

Гуляем вечером, на закате, по берегу залива Терпения. Холодно.

Доходим до маяка, расположенного в устье реки Поронай — великой реки Си, как я ее окрестил на манер древних обитателей Сахалина. Название реки (Си, Сий) присутствует в дневниках японского путешественника Мамия Риндзо, посетившего эти края в ходе своей первой экспедиции на Карафуто в 1808 году.

Гулять здесь хорошо, место спокойное. Недаром японцы в период своего владения Южным Сахалином назвали этот город Сисука (ударение на первый слог), вернее, "Сидзука", что в переводе означает "тихая река" ("сидзукава"). Русские в первые годы советской администрации почему-то звали город Сикука (иероглифическое написание другое) и уже потом переименовали его в Поронайск.

Поронай — великая река Си 
Поронай — великая река Си 

Панорама вечернего залива и гор на юге, озаренных холодным свечением зашедшего солнца, шикарна. Залив чист ото льдов, спокоен, волн нет. С разбегу катаемся на береговом льду.

Вечерний залив шикарен
Вечерний залив шикарен

Поронайску повезло, что он находится на берегу моря. На побережье хорошо отдыхать душой после рабочего дня. Однако, как только вы заходите с берега обратно в город, на вас вновь обрушивается грохот машин и людская суета. И это в маленьком Поронайске!

Мне нравятся приморские города тем, что по утрам можно полноценно встречать восход солнца: горизонт залива вначале окрашивается в розовый цвет, но потом, всё более и более наливаясь, доходит до своего предела, и из-за него выплывает раскаленное светило.

С Асами-сан мы общаемся на странном языке: русско-японском, что ли?.. Я ей по-японски говорю, она мне отвечает по-русски, либо же — по-японски, но потом срывается на русский. Ей тоже нужно практиковаться, начинающей девушке-русистке. Либо же мы нещадно смешиваем в своей речи слова и грамматику обоих языков.

Посещаем поронайский краеведческий музей, двухэтажное шикарное здание с двумя каменными собаками кома-ину у входа с колоннами. Такие собаки-львы раньше стояли у японских синтоистских храмов. Созерцаем экспозиции под строгим надзором сотрудницы. В этом городе почти все, мягко говоря, строгие, как и в любом провинциальном городе России.

Японские игрушки старой эпохи довольно любопытны. Рядом с кошками-манэкинэко стоят крошечные солдаты: боевой дух нации воспитывали начиная с детских садов.
Японские игрушки старой эпохи довольно любопытны. Рядом с кошками-манэкинэко стоят крошечные солдаты: боевой дух нации воспитывали начиная с детских садов.

Бумажный завод — величественные руины

Идем к бывшему бумажному заводу, к его величественным руинам. Завод построен в эпоху Карафуто, и таких заводов, вернее, их руин на южном Сахалине много. Вообще, Южный Сахалин — своеобразное место. Он пережил три имперских эпохи: Российскую, Японскую и Советскую. Нынешняя эпоха имперскостью не отличается: японские заводы на Сахалине попилены на цветмет и чермет.

Бродим среди величественных пустующих японских зданий и высоких труб. Асами-сан прижимается щекой к одной из труб.

 — Японка, которая чувствует историю, — говорит по-русски она.

Особенно загадочная атмосфера царит здесь ближе к вечеру. Величественные цеха бумзавода, пустующие среди сугробов, погружены в сумрак. Гулко шагаем по длинному мрачному цеху первого этажа одной из огромных коробок бумажной фабрики.

 — Эти руины, — говорю я Асами-сан, — символ ушедшей империи, коей некогда была твоя страна.

Люблю произносить торжественные фразы в торжественных местах. Царит величественная индустриальная тишина, которая, однако, нарушается стуком молотка по металлу — кто-то в глубине цехов, видимо, добывает цветмет.

Асами-сан восхищена этими руинами. Японцы любят заброшенные заводы. Есть мнение, что они (да и вообще жители индустриально развитых стран) любят мертвый индустриальный покой потому, что хотели бы видеть в таком состоянии индустрию своих стран, которая оторвала их от природы и заставила жить жизнью роботов.

Имперский флаг

В городе мы увидели имперский флаг — черно-золотисто-белое знамя Российской империи. Он полыхал на ветру на высоком флагштоке, установленном на территории одного из предприятий. Я был удивлен. Несколько лет назад на демонстрации 4 ноября мы пронесли эти флаги в общей колонне, и нас за это повязали. Майор в своем кабинете, угрожая, почти два часа пытался доказать нам, что имперский стяг запрещен как экстремистский символ (этот инцидент я описал в рассказе "Имперский флаг"). Больше нигде в России, насколько я знаю, имперские флаги не запрещают.

Асами-сан говорит, что японцы тоже забыли свое имперское прошлое, в первую очередь молодежь ее поколения, которую интересуют только гаджеты и компьютерные игры. В первые послевоенные годы в стране шла мощная работа по демилитаризации. Оккупационные власти реформировали все сферы бытия — от политики до образования, не пощадили даже национальный язык: убирали самурайские обороты, упрощали иероглифы.

О политической секте

Во время путешествий я часто смотрю телевизор: как местные новости — дабы погрузиться в местную жизнь, — так и федеральные каналы и мировое ТВ, если оно есть в месте моего пребывания. Так вот. Я подметил один интересный момент: принадлежность к политической партии очень схожа с принадлежностью к религиозной секте. Нечто подобное есть у Ницше: в его текстах часто мелькает слово "партия", при чем, я бы сказал, в язвительной озвучке. Я обратил внимание на то, что член партии, особенно обязательной партии, как и адепт религиозной секты, обязан и даже вынужден ссылаться на линию своей организации, на слова своего бога, на правоту своей политической секты, тем самым показывая себя перед своими коллегами и высшими богами-благодетелями верноподанным политическим верующим.

Но что-то в глазах всех этих выступающих и дающих на камеру интервью видна лишь тоска и необходимость. Оно и понятно, ведь в то, чему учит эта секта, верить невозможно, а не принадлежать ей нельзя, иначе — социальная смерть, а то и физическая.

Не всякий человек способен понести эту тяжелейшую ношу, именуемую "не быть рабами человеков".

***

Работает телевизор, изрыгая ложь: "Газпром" — национальное достояние" — всё в таком духе. Смотри, обращаю я внимание Асами-сан, как обманывают русский народ. Ей это можно не объяснять: в ее стране народ тоже обманывают.

Хики-комори

Приятно выйти на улицу в таких провинциальных приморских городах, как Поронайск. В Южно-Сахалинске, например, не очень приятно выходить на улицу, так как она загазована и суетна. Потому там я предпочитаю по возможности из дома не выходить. Словно японский хики-комори, то есть человек, который, закрывшись от всего мира, может сидеть взаперти годами. Такой своеобразный протест. Это социальное явление получило в Японии столь широкое распространение, что власти, социологи и прочие бьют тревогу: ведь не работая и сидя на шее у родителей, эти люди таким образом наносят ущерб экономике. Но почему они должны её поддерживать? Хики-комори, социально-психическая болезнь, суть реакция на разрастающийся дисциплинарный санаторий.

О японской женщине

Японская женщина идет позади мужчины чуть сбоку, тем самым выказывая его авторитет. Не наравне и ни в коем случае не впереди, а именно — позади. Мужчина главнее, она за ним — как за стеной. Он её вождь, она, ведомая, идет за ним. То, что утратили европейские, в том числе российские, женщины, пока еще, пускай даже по инерции, сохраняется у японских женщин. Хотя, бывает, своих мужиков они тоже не жалуют — всё это влияние западных ценностей.

Российская женщина стремится подавить мужчину, у нас таковы реалии — матриархальное воспитание в нашем социуме одержало победу над мужским началом. Некоторые мужчины согласно или же неосознанно подавляются, им так удобней.

Японки, мне кажется, не до конца заражены той эмансипированностью, которая охватила все слои общества капиталистически развитого мира. Там, в капстранах, женщина в лучшем случае — партнер; в наиболее строгой своей ипостаси она — деспот над мужчиной.

Европейская женщина грубовата, хотя статна и красива. Русская (вообще российская) женщина красива, но своевольна. Приходится ломать её "я", дабы она даже и не вздумала пытаться подавить мужика. С японской женщиной — с настоящей японской женщиной — проще: её ломать не нужно, хотя бы по той простой причине, что она мудра и скромна, а если быть точнее — скромна в силу своей мудрости, и никакого гипертрофированного "я" у неё нет. В мужчине она видит своего повелителя, и желание проявлять свою волю, вернее, свой эгоизм у неё задохнется еще в зачаточном состоянии.

Как-то я вывел концепцию самурайской женщины. Словосочетание говорит само за себя: это женщина воина, жена самурая. Только рядом с настоящим мужчиной — воином, самураем, казаком — женщина становится сама собой. Во всех остальных случаях она вынуждена играть дрянную социальную роль в обществе, утратившем традиционные ценности.

***

...Мы гуляем по побережью залива Терпения. Небо затянулось, немного вьюжит. Шуга у берега превращается буквально на глазах в лёд, наваливающийся на берег.

Я пишу эти строки в блокнот-книгу, рука мерзнет на ветру.

 — Ты — как Миядзава Кэндзи, — по-русски говорит Асами-сан.

Мне приятно это сравнение с японским писателем первой половины 20-го века, побывавшим на Карафуто и писавшим здесь.

 — Это станет книгой, — показываю ей свой блокнот.

Асами-тян, сидя на корточках, созерцает рождающийся на ее глазах в водах сахалинского залива Терпения лед, который впоследствии будет унесен течением к берегам Хоккайдо. Такого она никогда не видела в своей теплой Японии. Атмосфера сурового севера навевает у самурайской женщины грусть.

Памятник сумоисту ёкодзуна Тайхо, родившемуся в Сикуке (нынешний Поронайск). Японско-украинского происхождения, он уехал вместе с матерью в Японию в ходе репатриации японского населения и впоследствии добился высот в мире сумо
Памятник сумоисту ёкодзуна Тайхо, родившемуся в Сикуке (нынешний Поронайск). Японско-украинского происхождения, он уехал вместе с матерью в Японию в ходе репатриации японского населения и впоследствии добился высот в мире сумо
Сикука — японское название Поронайска
Сикука — японское название Поронайска

Поезд Поронайск — Южно-Сахалинск

Пригородный поезд Поронайск — Южно-Сахалинск уносит нас обратно на юг. По пути проезжаем еще два бывших японских города Сиритору и Отиай — нынешние Макаров и Долинск, с их печальными руинами бумажных заводов и высоких труб. В Макарове остов японской бумажной фабрики засыпан, лишь трубы торчат из земли, и теперь бродить там не так интересно. В Долинске из трубы ЦБЗ идёт вялый дымок, но завод уже давно используется не по назначению.

***

Все эти напыщенные речи с экранов телевизора о розовом будущем мне смешны, потому что действие законов этногенеза никто не отменял, и современные народы наших стран проживают как минимум инерционную фазу, если не фазу обскурации. (В этих своих наблюдениях я опираюсь на теорию Льва Гумилева).

Акматическая, то есть высшая, фаза развития наших этносов — молодого советского (рожденного революцией 1917 года) и молодого (если считать с революционных преобразований Мэйдзи, начатых в 1868 году) японского — пришлась как раз на период с 30-40-х годов XХ века. Испытав позорное поражение в войне, японский этнос стал сопротивляться экономически, при чем успешно, и завалил своей продукцией — в первую очередь электротехникой и автомобилями — чуть ли не весь мир. Однако к 90-м годам экономика Японии впала в затяжную депрессию, продолжающуюся до сих пор, что ускорило угасание пассионарной энергии японской нации. Иными словами, самурайский дух японского народа в целом угас окончательно. Однако, уверен, остаются ещё недобитые самураи, их-то я и ищу в Японии.

Что касается моего народа — советского и пост-советского, российского, — то этот этнос стал захлёбываться в период так называемого застоя — брежневскую эпоху, когда появились зачатки общества потребления. Перестройка Горбачева довела процесс до логического завершения, и с распадом СССР некогда великий народ стал упоенно самоуничтожаться. Впрочем, в 90-е годы ещё оставалась пассионарная энергия — возник своеобразный толчок в виде сопротивления оппозиции, настоящей (в отличие от теперешней) оппозиции в лице крайне левых и крайне правых. Но и эта оппозиция захлебнулась в путинской России, и теперь бывший великий русско-советский народ, припав к экранам смартфонов, компьютеров и телевизоров существует в анабиозе бесцветного сна. Как и потомки самураев в соседнем государстве.

О камикадзе

Уже первые послевоенные поколения японцев — те, которым сейчас за шестьдесят, — подверглись мощной антимилитаристской пропаганде. Два года назад на стройке в Невельске (портовый город на юго-западе Сахалина) я работал с инженером по имени Иваки-сан. Он как раз представитель того поколения. Как-то мы с ним подняли вопрос о камикадзе. Мне показалось, что Иваки-сан с не очень большой охотой это обсуждал, но, как и всякий японец, он умело вышел из неудобной темы и всё свёл на умилительные рассуждения о том, как бедных мальчиков сажали за штурвалы самолетов, летящих в один конец, и как якобы эти мальчики с повязками-хатимаки на головах вместо боевых кличей: "Банзай!" кричали: "О-ка-а-сан!" ("Мама!"). Признаться, мне слабо в это верится, так как попасть в отряды камикадзе в те времена у японцев считалось большой честью. Иваки-сан говорил лишь то, что ему внушили говорить те, кто посчитал нужным отказаться от имперского прошлого своей страны. Что тут говорить, если сам император Японии под давлением оккупантов отказался от своего божественного происхождения! А ведь прямыми потомками синтоистской богини Аматэрасу считали себя все японские императоры. Теперь император Японии всего лишь "символ нации", не играющий никакой роли в политической жизни страны. Он, весь улыбчивый, в пиджаке и с галстуком, уже не интересует японскую молодежь, и не каждый из них вспомнит его имя.

А камикадзе?.. А камикадзе навеки останутся в сердцах всех наших — японцев ли, русских ли, — живых, молодых, самурайских.

Южно-Сахалинск — Невельск

Я спрашиваю у Асами-сан, какой она видит свою дальнейшую жизнь. Она говорит, что в японском обществе ей не интересно: там люди обречены на однообразную, монотонную жизнь. Да и будущее страны, по её словам, мрачно. Она объясняет:

 — В Японии молодежи мало, детей нет, очень много стариков. Будущее (страны) представляется тёмным. Деревни пустеют.

Мне вспомнилась деревушка на Хоккайдо летом 2015 года, куда я забрёл с рюкзаком, путешествуя по Японии. У дороги я разговорился с двумя девчушками лет тринадцати, которые из стеблей высокой травы делали свистульки. Они сказали, что их школа закрыта, и они вынуждены ездить на занятия в другую деревню. А школа в их деревне — я посмотрел на огромное бетонное обезлюдевшее здание — закрыта по причине того, что мало школьников.

Асами-сан добавила, что не очень хочет рожать ребенка.

 — Почему? — спросил я.

 — Потому что мне страшно за его будущее.

...Мы едем в автобусе через весь город. Обращаю внимание Асами-сан на следующее. Пассажиры автобуса (а он полон) являют собой срез российского общества, и таким образом мы видим удручающую картину: два-три молодых человека, примерно столько же детей, остальные — люди пенсионного возраста и немного — среднего. Постарение российского социума налицо. Так что это проблема не только Японии.

***

 — Получается, — спросила меня Асами-сан, — если страна не представляет собой империю, то у неё нет возможности возродиться?

 — Совершенно верно, — отвечаю я, — ведь у народа этой страны низкий дух, либо его абсолютно нет.

 — То есть у народа нет своей национальной идентичности? И нужна война, чтобы этот народ почувствовал себя, ну там... японцами, русскими… Но ведь война — опасное дело! — рассуждает Асами-сан.

 — Война, говоришь… — Меня этими словами не проймешь. — С момента разрушения Советского Союза прошло 25 лет, и за это время в моей стране самоуничтожилось столько человек — от алкоголизма и абортов — сколько, наверное, не погибло за Великую Отечественную. Но империя в нынешних условиях, думаю, уже невозможна, так как мышление людей всего мира безвозвратно изменилось.

 — Кстати, у вас, японцев, — вспомнил я в тему, — есть писатель Мидзума Масанори, у меня дома на полке его книга стоит. С удовольствием прочитал. Он, хоть и антироссийски настроен, но я уважаю его точку зрения.

О японских национал-патриотах

Японский историк-публицист Мидзума Масанори в своей книге "Вся правда о территориальных проблемах" интересно рассуждает по поводу инцидента 16 августа 2006 года. Тогда в районе Южных Курил (кстати, идеологически правильней писать — южная часть Курил, поскольку понятие "Южные Курилы" японское) российскими пограничниками было обстреляно японское рыболовецкое судно, нарушившее государственную границу России, которую японцы не признают. Погиб японский рыбак. Так вот, Мидзума выражает возмущение действиями японского правительства, которое вместо того, чтобы хотя бы отозвать своего посла из России, всего лишь "выразило сожаление" по поводу случившегося. По словам Мидзумы, поскольку состояние войны между Россией и Японией продолжается, гибель рыбака следует рассматривать как смерть на войне. При этом он добавляет, что, когда во дворе вашего дома убивают вашего ребёнка, то вы, если являетесь нормальным родителем, не ограничитесь словами "очень жаль", а откроете ответный огонь. Ишь ты! Уроки Халхин-гола и Хасана, видимо, прошли для Мидзумы даром. Впрочем, если он не банальный популист, то смелости ему не занимать.

"Лица, придерживающиеся националистических взглядов", правые националисты у-ёку, в Японии, практически мононациональном государстве, если не поддерживаются (хотя я уверен, что поддерживаются) правительством, то явно не встречают никаких препятствий со стороны последнего. Они спокойно могут шагать по улицам в форме солдата Императорской армии, кричать в мегафоны о возрождении Великой Японии, призывать государство и народ к решительным (радикальным) мерам. Например, в России движение ультра-правых запрещено, подавлено и ликвидировано.

Японские правые ходят в камуфляжах, выступают с импровизированной сцены, почти все они среднего возраста и выглядят обычными людьми с мягким характером. Асами говорит, что в правые идут люди, которые не нашли себя в жизни, короче, неудачники. Может быть. А может, и наоборот: их такими показывают, дабы скрыть от обывателя их потенциал. Один мой знакомый человек, русский, полковник запаса, с которым мне довелось одно время общаться в армии, так рассуждал насчет миролюбивости японцев: "Я не верю, что нация, которая веками вела завоевательные войны, вдруг стала мирной: сидят, камешками любуются..."

О национал-предателях

В преддверие визита президента России В.Путина в Японию в декабре 2016 года Интернет — и российский, и японский — кипел: отдадут Курильские острова или не отдадут. Естественно, японцы ожидали от своего руководства только положительного исхода переговоров. Собственно, они и были уверены, что Путин за тем и едет в Японию, чтобы острова вернуть Японии (не передать, не продать, не подарить, а именно — вернуть, ибо, по мнению японцев, острова оккупированы Россией). Японцы считали этот приезд российского лидера историческим.

Я спросил в электронной переписке у своей знакомой молодой японки Норико, желает ли она "возвращения" Курил. Норико-тян ответила, что нет, не желает, потому что Курилы в результате передачи их Японии станут доступными и таким образом потеряют для нее свою романтическую привлекательность. Я был удивлен и с иронией сказал:

 — Премьер-министр Абэ будет недоволен такой Норико-тян.

 — Кто? Премьер Абэ? Ха! Я его совершенно не боюсь! — парировала эта политическая проказница.

В 2004 году в японском городе Киото я спросил одного японского студента, своего товарища, считает ли он, что Россия должна отдать Японии Курилы. Молодой японец Хидэо ответил, что не должна, так как Япония не имеет права их требовать, поскольку в войне проиграла и как побежденная сторона вынуждена принять условия победителей.

С другой стороны, в российском Интернет-пространстве, которое тоже закипело в связи с визитом президента России в Японию, некий российский гражданин выразил свою позицию следующим образом:

 — Курилы нужно забрать у отсталого племени дикарей и отдать их высокоразвитой цивилизованной нации.

Что тут сказать, национал-предателей хватает и с той, и с другой стороны.

Невельск (бывший Хонто)

В Невельске, бывшем японском городе Хонто, очень холодно. Дует сильный пронизывающий ветер. Ехали через Холмск, так как Ловецкий перевал, судя по всему, закрыт из-за метели, что была накануне. В самом Невельске — солнце с частичной облачностью на небе.

Мы пришли к району, который называется улица Вакканай, названному так в честь побратимских отношений между городами Вакканай на Хоккайдо и Невельском. Моего любимого дома Вакканай, 8 больше нет — за эти два года его снесли до основания. Два года назад, когда работал в этом прекрасном городе, я любил сюда приходить: пятиэтажный дом-хрущевка стоял вплотную у берега, метрах в трех-четырех. Берег заточен в бетон и являет собой высокую — метра два — каменную стену. Во время шторма волны бились об эту стену, и брызги обильно взлетали вверх, чуть не долетая до этажей. Я думаю, что в этом доме было бы прекрасно жить. Особенно хороша была квартира на 5-м этаже на углу: окна выходят на запад, где видна акватория с кораблями и вдалеке, при хорошей погоде, виден остров Монерон; с торца окно (или балкон) выходит на юг — на сопки и участок моря. Этого дома больше нет. Тот, что стоит рядом, тоже хорош, но расположен на несколько метров дальше от моря, и брызги штормящего моря не долетают до него.

Мы побывали на волнорезе, куда весной прибывают сивучи. По поднявшемуся в результате землетрясения 2007 года участку дна теперь можно дойти до мола. Сивучей нет пока, но зато на этом холодном ветру открывается вид на портовый город, лежащий у лысых заснеженных сопок. Чисто сахалинский пейзаж.

О японской женщине-2 (О самурайской женщине)

Миновав церковь и смотровую площадку на склоне лысой сопки, с востока теснящей город Невельск к морю, взбираемся к вершине по дороге, занесенной снегом недавней метелью. Я иду вперед, пробивая путь, но у меня на ногах берцы, у Асами-сан на ногах легкие зимние кроссовочки, в которых она приехала из Японии. Местами снега мало, местами идем по плотному насту. Перед самой вершиной проваливаюсь чуть ли не по колени — снег здесь глубок и рыхл, приходится переносить японку на спине. Ноги у нее, естественно, намокли, хотя она и говорит, что всё "дайдзёбу", то есть нормально.

Вышли к вершине, к памятному кресту, установленному казаками в 2012 году, его видно из города. Панорама открывается шикарная: до самого мыса Лопатина на юге с маяком на нём, и даже дальше видно море. Внизу раскинулся вытянувшийся с севера на юг город. На его рейде стоят пять-шесть кораблей. Море буйствует тонами марины — от бирюзового до изумрудного. Блистающий ультрамарином Татарский пролив! В морские воды с неба, где грандиозно борются друг с другом тучи и солнце, клонящееся к западу, ниспадает ангельская лестница (по-японски "тэнси хасиго") — так японцы называют прозрачный облачный занавес между тучей и морем. Дует сильный холодный ветер, уши сворачиваются в трубочку от холода.

Решаем идти дальше на восток по дороге, занесенной снегом и даже целыми сугробами. Сквозь ветер, утопая в снегу, падая. Это challenge, авантюра, приключения для самурайской женщины. Она хотела новых воспоминаний о Сахалине, она их получает. За всю дорогу ни разу не пожаловалась на свои промокшие ноги и лишь дрожала на пронизывающем сахалинском ветру. Как бы я не настаивал, отказывалась идти назад. Восхищаюсь этой сильной японской девушкой.

Асами-сан приехала из восточно-азиатской страны, где личность подавляется обществом в том или ином виде. Издевательства-идзимэ существуют не только в школах, но и в фирмах. Отчим Асами в его шестидесятилетнем возрасте впал в глубокую затяжную депрессию и не выходит из дома именно по этой причине — издевательств на работе.

Асами-сан красива, но этот факт не признает, она не знает своего потенциала, поскольку мать её подавляла, говоря, что в её годы была красивее. Асами-сан говорила мне, что в Японии она не пользуется популярностью у противоположного пола. Видимо, им больше интересны напомаженные девицы с большими оперированными под европеек глазами. Настоящих самурайских женщин мало кто замечает. В этом мире победили фальшь и лоск.

В целом же, последнее время японские девушки пошли красивее: симпатичны лицом (есть писаные красавицы, натуральные!), ровные зубы, ровные ноги. То ли питание изменилось, то ли операцию делают на внешности, то ли генофонд нации сам по себе улучшается, — не знаю.

Осколки Карафуто

Невельский музей богат экспозициями, он расположен в уютном здании. Мы задержались у вертикального бумажного полотна с изображением богини Аматэрасу и двумя императорами — Мэйдзи и Тайсё, образующими своеобразный треугольник, в центре которого помещен текст японского гимна. Внизу полотнища — фотографии императора Сёва, императрицы и их пятерых детей, среди которых в самом верху — нынешней император Акихито.

Японский государственный гимн "Кими га ё" в переводе (перевод автора) звучит так:

Царствуй, император,

Тысячу эпох! Восемь тысяч эпох!

Пока маленький камень

Не станет скалой,

Покрытой мхом.

Японский гимн, представляющий собой стихотворение, написанное в стиле вака, является самым древним в мире текстом государственного гимна и одним из самых коротких государственных гимнов. Он известен с эпохи Мэйдзи, но официально был принят в 1999 году, то есть совсем недавно.

В том же зале Карафуто висит вертикальный флаг ноборихата с иероглифическим текстом, торжественно сообщающим, что человек по имени Фудзии отправляется на фронт, и двумя флагами, изображенными в его верхней части.

Один из изображенных флагов — красный круг на белом фоне, хи-но-мару. Второй — красное солнце с расходящимися лучами ниссёки, японский имперский флаг.

***

Утренняя акватория Татарского пролива в ясную зимнюю погоду живописна. Отчетливо виден белоснежный остров Монерон, что довольно редкое явление: до него от Невельска два-три десятка километров, и он постоянно скрыт туманом, тучами, маревом, испарениями Татарского пролива. Солнце еще не вышло из-за сопок, и всё кругом представлено в красочных приглушенных тонах.

О японской женщине-3 (О её национальной самоидентификации)

Мы ехали с Асами-сан автобусом из Невельска в Южно-Сахалинск и вели разговор о японских национальных чертах. Я имел неосторожность сказать, что она типичная японка (типичный представитель японского народа). Асами надулась, что я не сразу заметил. На мой вопрос, почему её это задело, она ответила вопросом: а разве ты бы не обиделся, если бы тебе сказали, что ты типичный русский. Я ответил, что был бы только этому рад, так как, несмотря ни на что, желаю быть причастным к своему народу. Асами же аргументировала свою позицию тем, что типичный японец неинтересен, он ведет скучную жизнь, и потому она не хочет идентифицировать себя с такими людьми.

Асами-сан говорит, что у японцев отсутствует, по крайне мере сильно занижена, национальная самоидентификация. Думаю, что это является следствием послевоенной идеологической пропаганды: нужно было испытывать стыд за милитаристское прошлое; а также результатом подавления личности в социуме: никто не должен выделяться, все должны послушно выполнять стоящие перед нацией задачи. Японцы всегда, по словам Асами-сан, были нацией монотонных тружеников, но в иные времена — довоенные, во всяком случае, — они сплачивались во имя построения сильного государства, во имя любви к Родине. Сейчас же это просто безликая масса пожизненных сарариманов — "людей, живущих на одну зарплату". Естественно, молодой японке идентифицировать себя с ними не хочется. Обладая довольно высоким для японской нации ростом, Асами-сан выделяется из японской толпы еще и физически.

Ломая вековые традиции своего народа — ибо такова эпоха, создавшая условия для этого, — японская молодежь, наверное, начиная с последних двух десятилетий, зашла в тупик (или остановилась на перепутье?): вариант жизни поколений "дедов и отцов" ей неинтересен, да и невозможен в нашу эпоху глобализма и слома традиционных устоев, а что делать дальше, как жить дальше — она не знает. Имея такой хаос в сознании, молодые японцы топчутся на месте: кто-то честно буксует, а кто-то просто прожигает жизнь. Парни теряют мужественность; девчата тратят неизрасходованную женскую энергию на карьеру, работу и прочие заменители жизни. Страдает демография.

...Ещё когда мы стояли на остановке в Невельске и ждали рейсовый автобус, Асами-сан, развивая мысль о национал-патриотизме, сказала, что, если бы женщины стали вновь на свое место — за спину мужа-самурая и были за ним, как за каменной стеной, — то детей в Японии было бы больше. И национальная самоидентификация повысилась бы.

В японском обществе ей, молодой японской женщине по имени Асами-сан, не просто. Ей там никто не говорил, что она хороша собой. Я же непрестанно указывал ей на это, что не было лестью или комплиментом. А от жестокого капиталистического общества, где к женщине относятся известно как, что ещё можно ожидать?..

Вечер в Тойохаре

...Вечером того дня, когда Асами возвратилась в Японию, я зашел к своим друзьям в сквот. Там проходило философско-поэтическое собрание. Поэт Николай Вишнёв, как будто по заказу, прочитал стихотворение:

Вечер в Тойохаре — это змей.

Он опускается, шурша серой чешуёй,

Меж двухэтажных домов и теней,

В прямых углах улиц. Застилает тьмой

Весь город, когда, наконец, находит

И проглатывает солнце,

Затерявшееся здесь, среди гор,

На пороге, словно желторотый птенец.

Сумерки среди гор.

Закат в самом сердце Карафуто.

Я прочитал вслух свои эссэ "О камикадзэ" и "О политических животных", написанные в ходе этого путешествия. Публика восторженно их приветствовала.

Этим штрихом моё двухнедельное путешествие с Асами-сан по бывшему Карафуто завершилось.

Подписаться на новости